'Интеллигент в Польше - это всегда 'образованщина', непокорный и неудобный для властей', - сказал в интервью журналу Film Анджей Вайда, величайший конформист польского кино, золотая рыбка, готовая выполнить кинопожелания любой власти, лишь бы только всегда остаться наверху.
В те времена, когда этому благоволили власти, Вайда был марксистом, свято убеждённым, что мир состоит не из народов и не из религий, а лишь из классов ('Земля обетованная'). Когда стало похоже на то, что изменится система, Вайда, будучи и так уже любимчиком тогдашних властей, которому ничего не угрожало, начал играть в оппозиционера, чтобы получше устроиться на случай возможного 'перелома' ('Человек из железа'). Когда капитализм в Польше реставрировали, Вайда полностью обратился в новую веру и утверждал, что 'Земля обетованная', ранее воспринимавшаяся как наиболее марксистский фильм за всю историю польского кино, всё-таки интерпретировалась ошибочно. В сущности, она представляет собой похвалу капитализму как системе, которая позволяет свободно обогащаться ловкачам и позволяет эффективно решать проблемы (например, стрелять в рабочих, которые не позволяют обогащаться достаточно быстро). Теперь пришло время Катыни: надо показать, что система, баловнем которой был сам Вайда, в действительности была хуже фашизма. Поскольку этого желает теперешняя власть. Для исполнения всех мечтаний братьев Качиньских в этом фильме не хватает только деморализованного гомосека-коммуниста, насилующего среди нив невинных польских мальчиков.
Если власть в Польше возьмут когда-нибудь маоисты, то Вайда будет тем отличником, который первым вскочит из-за парты с криком: 'Я, я! Я первым экранизирую Маленькую красную книжечку!', а в интервью будет подчеркивать, что 'Катынь' - это на самом деле похвала коммунизму как системе, умеющей справляться с самыми закоренелыми и бесполыми врагами, которые не сопротивлялись, даже когда их вели на бойню. А 'Пан Тадеуш', без сомнения, окажется закамуфлированным призывом к проведению в Польше 'культурной революции' китайского образца (этот фильм представляет непростительные недостатки польских элит, этих распущенных и спившихся лентяев, которых нужно загнать, наконец, на работу).
Однако насколько Земля обетованная это шедевр, пускай даже Вайда подделывался под марксиста только из конъюнктурных соображений, то 'Катынь' – это вгоняющий в краску патриотический китч, которого не смог выдержать даже Первый Антикоммунист польской критики Кшиштоф Клопотовский. Во-первых, во времена 'Земли обетованной' у Вайды был ещё талант, который за последние два десятилетия он утратил бесследно и, как видно, безвозвратно. Во-вторых, у марксизма есть то преимущество, что, несмотря на пропагандистскую борьбу с ним некоторых государств, это теория подлинно универсальная, в отличие от психически нездорового национализма и антикоммунизма, плодом которого является новейшее 'творение'.
Где-то во времена создания 'Перстня с орлом в короне' Вайде пришла мысль восполнить интеллектуальные недостатки своих все более слабых идей цитатами из самого же себя, эпохи былой славы. То же самое повторяется в 'Катыни'. Дерево с изломанным силуетом ветвей, которое видится в момент смерти одному из героев, - это явная цитата из 'Пепла и алмаза'. Вайда силится снова замахнуться на символы и метафоры, которые когда-то были его фирменным знаком, а одновременно ведет себя со зрителем так, словно обращается к неграмотным. Мало того, что героиня Челецкой, которая хочет поставить брату надгробную плиту с настоящей датой смерти, самым очевидным образом отсылает нас к Антигоне, так еще, чтобы кто случайно этого не прозевал, режиссер велит героине идти в театр и продать свою золотую косу на парик для актрисы, которая играет именно эту роль, и пройти мимо плаката с заглавием этой греческой трагедии.
Вайда ставит знак равенства и проводит параллели между захватчиками. Немцы арестовывают профессоров Ягеллонского университета, а русские - представляющих элиту общества польских офицеров (именно так: немцы и русские, а, может даже 'швабы' и 'русачки'). Мир состоит из народов, а классовых и идеологических конфликтов, которые для каждого здравомыслящего человека лежат у истоков Второй мировой войны, не существует. Худшая форма реакции, фашизм это то же самое, что и коммунизм, а приход русаков - это лишь замена оккупанта. То, что нацисты хотели поляков вместе с остальными славянами уничтожить, а Советы только изменить общественный строй, ускользает от внимания Вайды. Если бы этот 'советский' оккупант не пришел, нас бы тут не было. Вайда же не видит морального различия в том, что Третий рейх шел убивать 'недочеловеков', а солдаты Красной Армии (независимо от того, как поступал сам Сталин) шли с верой в то, что никто не может быть недочеловеком, и за эту веру, за то, чтобы уже ни к кому и никогда не относились как к недочеловеку, они принесли самую большую в годы Второй мировой войны жертву – жертву собственными жизнями.
Вайда, по сути, разделяет то элитарное презрение, которое сделало возможным для нацистов сформировать идеологический конструкт Untermenschen. С нескрываемым отвращением демонстрирует он послевоенное продвижение в обществе служанки, которая из-за коммунячьей ереси забыла, где ее Богом предназначенное место: подавать к столу генеральше. Солдат Красной Армии он показывает недотепами, а демонстрирует это с точки зрения кривящей лицо перед нашествием русского варварства интеллигентской 'элиты'
Польские коммунисты это все без исключения лишенные морального стержня коллаборационисты, - ведь поляки, само собой, не отличались друг от друга по взглядам, они отличались только от других народов. Польских коммунистов, согласно Вайде, так на самом деле вроде никогда и не было. Ни один из них не верит ни в устанавливаемую политическую систему, ни в теорию Маркса. Они прибиваются к иноземному захватчику потому, что лишены духовной силы, которая отличает здоровые католические национальные элиты, воплощенные в Стэнке, Челецкой, Осташевской, Жмиевском и архипрекрасном Малашиньском. Коммунисты,безусловно, намного уступают им в красоте. Чем, кроме объекта, такой образ мышления отличается от антисемитизма?
'Катынь' вписывается в большой пропагандистский проект польских правых: сформировать комплексное, насыщенное идеологией представление о Второй Речи Посполитой как лишенной внутренних антагонизмов стране национального счастья, позже - жертвы 'красных', которые ее разграбили, похоронив национал-католическую систему ценностей благородных довоенных элит. В сентябре у нас была возможность посмотреть на канале TVP телевизионный спектакль 'Первое сентября' режиссера Кшиштофа Ланга, а также кинохалтуру Михала Квечиньского - одновременно продюсера 'Катыни' - под названием 'Завтра мы пойдем в кино'. Согласно этому видению, довоенная Польша состояла, собственно, только из элит, живших в красивых домах и огромных квартирах, полных антиквариата. Только откуда же горничные, которые смахивают с этого антиквариата пыль? Тот факт, что это был один из худших периодов в жизни страны, что тогдашние элиты составляли только крошечную частичку общества и могли позволить себе красивые дома лишь благодаря крайне несправедливым отношениям собственности, и что - как когда-то сказал Куля - вся страна из-за этих элит пала жертвой жуткой эксплуатации, главным образом, иностранным капиталом, - всё это при такой точке зрения полностью вытесняется и окружается молчанием. Внутренних этнических и религиозных конфликтов не существует так же, как и классовых. В Катыни все 'наши' - католики, перебирают четки и бормочут молитвы. Нет ни одного даже на половину еврея или православного - и это в такой многокультурной стране, какой была тогда Польша!
В фильме нет никакой драматургии, связной сюжетной конструкции, подлинных драматических конфликтов. Единственный герой это Дело, а ходульные картонные персонажи - лишь приложения к этому Делу. Нет ни одного живого, психологически или социально достоверного человека. Жены офицеров - воплощение национальных добродетелей, и как существа, обладающие классовым, религиозным и этническим превосходством над остальным миром, они не замараны сексуальностью. Потеряв мужа, ни одна из них уже никогда больше не влюбилась. Героиня Осташевской, даже увидев мужа и попросив его вернуться в семью, припоминает ему лишь то, что ей он давал клятву перед Богом. Тоска ни одной из женщин, потерявших мужей, не имеет сексуального измерения и является чувством чисто патриотическим. В лагере заключённые офицеры молятся и рассуждают лишь об Отчизне. Они не бегут, даже если их не охраняют. Жмиевский только ходит, пишет каракули в своей тетрадочке и кашляет от холода. А ведь прижмись он от этого холода к другому заключенному - может, от одиночества и отчаяния их бы и прорвало на разговор, по крайней мере, мы бы увидели в этой давящей тоске интересную сцену! Один из офицеров пускает себе пулю в лоб от угрызений совести, от того, что он выжил, а, особенно, от того, что коммунисты лгут о Катыни. Помилуйте!
К сожалению, 'Катынь' в Польше обречена на кассовый успех. Вечером, когда люди ходят в кино по собственной воле, залы отсвечивают пустыми местами, но утром и днем на рекордные 190 копий в кинотеатры сгоняют школы и армию. Однако это самый глупый из фильмов Вайды, и поэтому у него нет ни малейшего шанса дать о себе знать в мире. Решение выдвинуть его претендентом на 'Оскар' от Польши несерьезно.
Одно режиссеру удалось великолепно: это безошибочное, хотя, к сожалению, не ироничное и, скорее всего, бессознательное воспроизведение психологии польских интеллигентских 'элит' с их конъюнктурностью и презрением к другим социальным классам и народам. Вайда нарисовал мир таким, каким его видит он и люди его круга, который по невыясненным причинам считается 'совестью нации'. Тем самым он непреднамеренно подтвердил правоту многих антиинтеллигентских пропагандистских лозунгов, которыми Сталин обосновывал уничтожение таких 'элит'.
Ярослав Петшак
Опубликовано в ноябрьском номере ежемесячника Le Monde diplomatique в 2007 году
![[info]](http://l-stat.livejournal.com/img/userinfo.gif){kind=small}
