Логично теперь перейти от демократии к другой форме сатанизма - коммунизму. Вспомним, что больше всего ненавидел Толкиен: "Механицизм, "научный" материализм, социализм в любой из его разновидностей", - то есть как раз то, что нашло своё высшее воплощение в марксистской теории и большевистсккой практике. Социализм представляет собой принципиальное отрицание аристократии, отрицание сословности, отрицание, в конце концов, Божественного избрания. Каменкович и Каррик цитируют по этому поводу уже упоминавшегося эмигранта-евразийца В.Н. Ильина: "Одно из самых тяжелых заблуждений, в котором всегда пребывало челочечество, была особая форма идолопоклонства - так называемое "народопоклонство"... Это заблуждение, превратившееся в один из догматов атеистической веры, проникло в гуманитарные науки и произвело здесь неимоверные опустошения. Вопреки тому, что принято обычно думать, не "народ" создаёт культуру, даже и не человек создаёт культуру, но культура создаёт и человека и тем более - народ... Но слово "культура" по-латыни значит "почитаю действием высшее существо"... Религия есть организованное почитание высших сил. И только такое почитание производит явления культуры. И именно она, эта высшая сила, говорит: "Не вы Меня избрали, а Я вас избрал". Человек возрастает в своём творчестве лишь тогда, когда стоит вертикально и смотрит на небо... Герой, гений и святой - это великое триединство - создают нацию, народ, культуру - из большей частью больного человеческого варева". Далее В.Н. Ильин говорит о духе социализма как о "духе протежирования "своих" посредственностей. В этом смысле и следует признать нашу эпоху по-настоящему бесноватой, особенно если принять во внимание, что бес есть всегда бес посредственности, ничтожества, невероятных претензий и самомнения".

Эти слова прекрасно описывают суть коммунистической идеологии: одержимые демонами идеологи и руководимые ими толпы люмпенов. "Социализм", по Шпенглеру, возникает перед смертью каждой цивилизации в тот момент, когда возникают огромные столицы с миллионным населением, и место крестьянина занимает рабочий, люмпен, толпа, требующая хлеба и зрелищ. Это неизбежный этап, через который проходит агония любой цивилизации, будь то китайская, античная или современная западная, хотя нынешний вид социализма присущ только последней. Это этап, когда мерзкие толпы шариковых, утратившие в себе образ Божий и полностью оскотинившиеся, считают себя вправе требовать чего-то от государства и от нормальных людей. Ведомые кровожадным инстинктом, они верят в то, что "никто не даст им избавленья - ни Бог, ни Царь и ни Герой" - в противоположность только что цитированным словам В.Н. Ильина. "Кто был ничем - то станет всем" - вот дьявольский лозунг этих толп, которые в итоге используются своими расчётливыми вождями как пушечное мясо и, конечно же, ничего от новой власти не получают.

Толкиену люмпенизированные массы всегда представлялись чем-то вроде орков и троллей: всех варваров, некультурных людей он всегда называл орками. В "Хоббите" три тролля разговаривают между собой на таком же жаргоне, на каком разговаривали в тридцатые годы низшие слои Оксфорда. В противоположность этим шариковым образцом благочестия является Сэм. Фродо - его лучший друг, но он никогда не смеет назвать его просто по имени, а только "господин Фродо": Сэм знает, что он слуга и рождён, чтобы быть слугой.

Во "Властелине Колец" социалистическое общество показано как бы "изнутри", и притом трижды. Во-первых, мы сталкиваемся с орочьим обществом при описании банды Углука, похитившей Мерри и Пиппина (ч.3, гл.3); во-вторых - при описании орков Мордора во время похода туда Фродо и Сэма (ч.4, гл.10 и ч.6, гл.1 и 2). Из этих описаний видно, что в орках остались какие-то невероятно извращённые отголоски понятий о совести и долге и что они считают себя лучшей расой в мiре. Но самой ценной оказывается блестящая антиутопия, нарисованная Толкиеном в главе "Безпорядки в Шире" (ч.6, гл.8). Это изображение истинной природы социалистического "муравейника", как называл марксистскую систему Толкиен, схожее с антиутопиями Оруэлла и Уайта - но кардинально отличающееся от них своей христианской подоплёкой. (Впрочем, в Англии 1955 года в этой главе многие были склонны видеть послевоенную разруху у себя на родине, что Профессор категорически отрицал.)

В этой главе мы видим, как хоббит Лотто установил монополию над экономикой Шира, затем пригласил бродячих уголовников, часть из которых была полуорками, сверг законные власти, стал строить казармы, рубить деревья. Был составлен список нелепых запретов, и по пустяковому поводу жителей хватали прямо на улицах и бросали в тюрьмы. Вместо старых домов были построены серые бетонные и красные кирпичные коробки. Один из хоббитов говорит о распределительной системе, которую ввёл Лотто: "Ох уж эти мне "сборщики" да "раздатчики"! Они собирают всё в какое-нибудь одно место, взвешивают, пересчитывают - а потом развозят по складам и пиши пропало. Причём раздают они почему-то гораздо меньше, чем собирают...". В итоге в Шире с его богатейшими урожаями хлеба стали выдавать по карточкам. Более того, новые власти стали вводить новую технику: "Они построили мельницу, больше прежней, и напичкали её всякими колёсиками да заграничными [изенгардскими. - М.М.] финтифлюшками... Всё это ради того, чтобы молоть больше и быстрее... Но если нет зерна, из чего муку-то молоть? А зерна больше не стало - сколько на старую мельницу возили, столько и на новую будут возить. Да что там "столько же" - они вообще молоть перестали! Но мельница почему-то работает как ни в чём не бывало!.. Потом, они нарочно сливают в реку всякую пакость, и теперь ниже по течению воду пить нельзя...". Лотто, осуществляя эти "реформы", исполнял волю Сарумана, но в итоге по его же приказу и был убит - такова судьба всех революционеров во все времена. "Ширский социализм", к счастью, продлился всего около года и был свергнут малой кровью - во время операции по его устранению погибло семьдесят бандитов с одной стороны и девятнадцать хоббитов с другой. Но его уроки запомнились надолго.

*          *          *

Слово "социализм", как подчёркивали нацистские идеологи, является неотъемлемой частью слова "национал-социализм". И всё же отношение Толкиена к Третьему рейху определялось совсем другими факторами. Дело в том, что он слишком хорошо был знаком с проблемами древнегерманского язычества и смог сразу разглядеть языческие черты в нацистской идеологии, чего не смог сделать практически никто из современников тех событий. Как известно, в течение XIX века в Европе резко возрос интерес к языческому прошлому. Знаковой фигурой здесь является Рихард Вагнер; он использовал древнегерманские образы в основном аллегорических целях применительно к современному миру: по мнению Шпенглера, образ Зигфрида в его "Кольце Нибелунгов" представляет собой социалиста-революционера, Брунгильда - феминистку, а клад дракона Фафнира - символ капитализма. Именно после Вагнера интерес к язычеству в Европе стал приобретать оккультный уклон, хотя его собственной вины здесь не было – великий композитор закончил своё творчество католическим «Парцифалем». Толкиен откровенно не любил Вагнера - тем более что многие мотивы "Саги о Вёльсунгах" и "Песни о Нибелунгах", связанные с заклятым кольцом (состязание в загадках, очистительный огонь, сломанное оружие, сцена купания в водопаде) вошли и в "Кольцо Нибелунгов", и во "Властелин Колец", но смысл использования этих элементов двумя творцами различны: вагнеровская тема "Властелина Кольца и Слуги Кольца" совсем непохожа на толкиеновскую. "Оба кольца круглые - вот и всё сходство", - резко ответил Толкиен на утверждение шведского профессора Ольмарка о сходстве "Властелина Колец" с "Кольцом Нибелунгов". Толкиен обвинял Вагнера в искажении "северного духа" – и был отчасти прав, хотя новейшие работы 2012 – 2013 гг. по вопросу о сравнительном исследовании их творчества, особенно в свете издания поэм Толкиена о Сигурде и Гудрун, показывают многогранность этой проблемы.

Как бы то ни было, с конца XIX века и в начале XX века Европа покрывается сетью неоязыческих сект, соединивших внешнюю оболочку германского язычества с оккультной масонско-каббалистической доктриной. Получается гремучая смесь - и если в Англии эти "игры" выливаются в организованные масонами человеческие жертвоприношения "в подражание друидам" (см. главу 2), то в Германии подобные организации активно включаются в политику ("Германен-орден" и "Общество Туле"). Толкиен не любил тех, кто увлекается языческими мифами, не имея твердой христианской веры; о представителях подобных сект он сказал так: "Я не из тех, кто готов везде и всюду видеть одноглазых и рыжебородых богов и божков". Искажение "северного духа" нацистами возмущало Толкиена ничуть не меньше, чем его полное отрицание либералами и коммунистами.

После этого не покажется удивительным следующее высказывание Толкиена: "Начиная с того времени, - писал он сыну Майклу в 1944 году, - когда мне было столько лет, сколько тебе сейчас [т.е. со времени Первой мiровой войны. - М.М.], я посвящал бóльшую часть своего времени изучению германской филологии (включая английскую и скандинавскую). В "германском идеале" гораздо больше силы и правды, чем думают невежи. Еще в бытность мою выпускником университета меня сильно тянуло к этому идеалу (Гитлер в то время, должно быть, ещё пачкал бумагу красками и ничего обо всём этом не слышал); это было у меня своеобразной реакцией на так называемую "классику". Чтобы осудить зло в чём бы то ни было, надо сперва увидеть в предмете разговора добрую сторону. Странно, что никто до сих пор не предложил мне выступить на эту тему по радио или написать статью! Однако смею полагать, я лучше некоторых знаю правду о том, что представляет из себя вся эта "нордическая" белиберда. Уж я-то могу предъявить теперешней войне свой личный иск, который жжёт мне душу. Благодаря этому личному отношению не исключено, что в свои 49 лет я мог бы сейчас воевать лучше, чем воевал в 22. Я предъявляю иск этому маленькому ignoramus'у [невежде (лат.)] кровопийце Адольфу Гитлеру (странно всё-таки, что демоническое вдохновение и демонический порыв ни на гран не усиливают интеллектуальных способностей человека, а действуют исключительно на волю) за то, что он испортил, извратил, приплёл не к месту и обрек вечному проклятию тот благородный северный дух, безценный вклад Севера в сокровищницу Европы, который я всегда любил и всегда старался показать в истинном свете. По воле случая этот дух нигде не проявил себя так благородно, как в Англии, где он был раньше всего освящён и христианизирован".

Итак, для Толкиена нацизм представлял собой, прежде всего, извращение "северного духа", "северную теорию мужества" в её худшем языческом варианте. Он как будто предчувствовал, что Альфред Розенберг тайно уже готовил проект превращения всех церквей Германии в языческие храмы, где в алтаре должны были лежать меч и книга "Моя борьба". Сравним строки одной нацистской песни с тем, что говорилось в предыдущей главе о "северном мужестве"; сходство налицо:
Ритуальных костров нам знаком аромат
И в священных лесах партизанские тропы,
Мы воздвигнем форпосты гигантских засад
На врагов, попирающих роскошь Европы.
Мы целуем мечи. Мы клянёмся опять
Алтарями богов и преемством традиций.
Мы вступили в войну, и не нам отступать,
Повернувши назад мощь стальной колесницы!
Наша честь - это верность арийской судьбе,
Наш закон - умереть, но не быть побежденным,
Режем руны побед на живой бересте,
Возвращая страну потомкам законным.
Сколько пало героев у вражеских стен!
Но мы в бой поднялись из окопа.
Ты свободна теперь, твой закончился плен,
Выходи нас встречать, Королева-Европа!

Поскольку Толкиен поддерживал режимы Франко и Салазара, можно предположить, что он обвинял немецких нацистов также и в невыполнении своих изначальных обещаний. НСДАП обещала вернуть сословный строй, поддержать крестьянство в противовес городам - но вместо этого не только не восстановила монархию, но ещё и усилила урбанизацию и индустриализацию, сделав упор именно на технику и на города. "Нацизм - это магия плюс танковые дивизии", - писали Ж.Бержье и Л.Повель в своей знаменитой книге "Утро магов". Как видим, набор опять получается стандартный - Магия плюс Машина. То есть те же самые, причины, по которым Эвола и Шпенглер сотоварищи, оказав поначалу поддержку Гитлеру, затем встали в оппозицию к нему. Можно удивиться прозорливости консервативных мыслителей: Шпенглер предвидел, что безумная политика Гитлера приведет к разгрому Германии и восстановлению ненавистной демократии, так что потом любую нормальную консервативную организацию, не имеющую ничего общего с расизмом, будут преследовать по обвинению в нацизме: "Они нажились на моих идеях. В так называемых "идеях" национал-социализма заключено много верного, при условии что их провозглашают не эти бахвалы... Но если посадить обезьяну за рояль играть Бетховена, она лишь разобьёт клавиши и разорвёт ноты. Они не поняли идей - для этого нужны мозги... Они их растоптали, поругали, умалили до хулиганских фраз". (Многие забывают, что по числу жертв нацизма консерваторы стоят на первом месте, не считая евреев!) Точно так же Толкиен, едва ли не дословно повторив Шпенглера, предсказал, что в будущем нельзя будет свободно говорить о положительных сторонах "нордического духа", не рискуя быть обвиненным в нацизме. Он и сам испытал это на себе: после выхода "Властелина Колец" некоторые упрекали (да и сейчас упрекают) его в сходстве с идеологией Третьего рейха - ведь Толкиен не постеснялся дважды использовать в своём романе народную поговорку "Где воля, там и путь", которая в гитлеровской Германии официально считалась выражением "северного духа". И затем: "Странно, что никто до сих пор не предложил мне выступить на эту тему по радио или написать статью!". Ничего странного: масонское правительство Черчилля никак не было заинтересовано в объективном и взвешенном подходе к нацистской идеологии, в критике Гитлера не "слева", а "справа", которую и представлял Толкиен...

Если вдуматься, то сравнение судеб Толкиена и Гитлера (почти ровесников) может оказаться весьма знаковым. Оба в детстве получили католическое воспитание (маленький Гитлер пел в церковном хоре в монастыре, на воротах которого красовалась свастика) и оба увлеклись древнегерманскими преданиями, но один поставил христианство превыше национальных истоков, а другой ещё в двадцать с небольшим лет приобщился к оккультным обществам. Оба не слишком успешно воевали в Первую мiровую и после ранения были отозваны с фронта; оба ненавидели демократию и коммунизм, но сделали из этого разные выводы. Сам Толкиен наверняка не раз прокручивал в голове эти занятные параллели. И вовсе неудивительным покажется тогда отображение некоторых черт Гитлера во "Властелине Колец" в образе Денетора.

Я уже приводил слова Шиппи о Денеторе и Сарумане как двух разновидностях современных политиков. Но если Саруман воплощает в себе черты практически любого политика, то Денетор наделён прежде всего чертами Гитлера. Денетор - политик, целью всей жизни которого является земное могущество Гондора. Мордор для него враг только потому, что это сильный и опасный сосед, а не потому, что это государство служит дьяволу. "Гондор превыше всего", - таков, по выражению У.Х. Одена, политический девиз Денетора. Наместник Гондора воплощает в себе худшие материалистические черты, смешанные со страстью к черной магии (что он сам тщательно скрывал, как и Гитлер; но тот и другой одинаково любили смотреть в магический шар, в котором им являлись демоны). Отсюда желание Денетора и его старшего сына Боромира победить Врага с помощью его же Кольца - желание столь же греховное и преступное, сколь прямолинейное и материалистическое. Вспомним: "Гэндальф как Властелин Кольца оказался бы гораздо хуже Саурона... Хотя Саурон и умножает зло, "добро", по крайней мере, легко отличить от этого зла. Гэндальф же сделал бы отвратительным самое добро, заставил бы его казаться злым". Эти слова звучат как прямой упрёк Денетору - и Гитлеру. Эльфы на Совете Элронда сознательно согласились на уничтожение Кольца, хотя прекрасно знали, что с гибелью Саурона закончится и эра эльфийского господства. Эльфы отреклись от всех политических интересов и даже от личных благ ради свершения необходимого, повторив жертвенные подвиги Эарендила и Элендила. "Им было известно, что утраты - неизбежный итог победы и что победа не могла им принести никакой выгоды", - пишут Каменкович и Каррик. Таким образом, эльфы поступили как христиане, а Денетор и Боромир - как язычники. Сходство Наместника Гондора с Фюрером Рейха дополняют и другие детали. Так, оба они не желают пускать на трон законного Короля; и едва ли не самая любопытная деталь заключается в том, что у Денетора есть даже что-то вроде "расовой доктрины". "Денетор презирал тех, кто стоял ниже его, - писал Оден, - и можно не сомневаться, что он не делал разницы между людьми, служившими Мордору, и орками. Останься он жив и одержи победу, пусть даже и без помощи Кольца, он непременно сделал бы впоследствии шаг к тому, чтобы самому сделаться тираном: с обманутыми народами Востока и Юга разговор у него был бы короткий и без околичностей, а расправа - быстрой, жестокой и мстительной".

Но ярче всего сходство Гитлера с Денетором видно на примере их смерти. Обезумевший от своего пристрастия к палантиру, через который Саурон внушил ему отчаяние, Денетор намеревается сжечь себя и своего сына и восклицает: "Скоро мы все сгорим. Запад пал. Всё возгорится и исчезнет в едином пожаре. Пепел! Всё станет пеплом и развеется по ветру вместе с дымом!.. Битва безсмысленна". И эти слова он говорит всего за несколько часов до победы на полях Пеленнора - говорит, введённый в заблуждение демонами, которые умело тасовали картинки в его палантире. Рационалист и материалист до мозга костей, Денетор не видит никакой надежды (estel) и упрекает Гэндальфа: "Твоя надежда - лишь плод невежества! Иди! Исцеляй! Воюй! Всё тщетно!.. Всем, кто не желает стать рабом, время покинуть этот мiр!". Гэндальф возражает: "Если мы послушаем твоего совета, задача Врага весьма упростится", - но Денетор не слушает его и отказывается признать права Арагорна на королевский трон: "Даже если он докажет свои права, даже если он - потомок Исилдура, я не склоню главы пред ним, последним отпрыском нищего рода, который давно лишился власти и потерял всякое достинство!.. Пусть всё остается, как в мои дни и в дни моих предков! Я спокойно правил бы Гондором и завещал власть сыну...".

"Ты не вправе назначить час своей кончины, Наместник Гондора, - напоминает Гэндальф. - Так поступали только языческие (heathen) короли, над которыми безраздельно властвовали тёмные силы. Это у них в обычае было кончать счёты с жизнью, в помрачении гордыни и отчаяния убивая себя, а заодно и всех своих близких, чтобы смерть показалась легче!". Эта фраза выглядит совершенно чуждой контексту "Властелина Колец", контексту Третьей эпохи. Слово heathen - из христианского лексикона; и данная цитата - единственное место в романе Толкиена, где оно встречается. Слова Гэндальфа могли бы быть сказаны средневековым проповедником, но никак не в дохристианские времена, о которых рассказывается во "Властелине Колец". Таким образом, это не столько слова упрёка Гэндальфа в адрес Денетора, сколько слова упрёка Толкиена в адрес Гитлера. Профессор признавался, что написал эту фразу в эмоциональном порыве и поначалу даже не заметил, что слово heathen в данном контексте выглядит странно, но затем он сознательно не стал ничего менять в этой сцене. Глава про смерть Денетора написана сразу после мая 1945 года, и Шиппи был первым, кто обратил внимание на этот факт. "Если рок (doom) лишает меня этого - я выбираю Ничто: мне не надо ни полужизни, ни полудостоинства, ни получести", - говорит Денетор перед актом самосожжения. Он сам ломает свой посох Наместника Гондора, знак своей власти (в отличие от Сарумана, чей посох сломал Гэндальф).

То же самое сделал и Гитлер: веривший в неотвратимость рока ("Я следую своим путём с уверенностью сомнамбулы, с уверенностью, которую Провидение послало мне", - заявил он на весь мiр в 1936 году) и окруживший себя оккультистами, преклонявшийся перед Вагнером и с юности грезивший духом Рагнарёка как худшей стороной "северной теории мужества", он прошёл по своему пути до конца, повторив судьбу языческих вождей. Он выбрал Ничто. "Это заявление звучит довольно зловеще, - отмечал Шиппи. - Когда Толкиен заканчивал "Властелина Колец", политические лидеры впервые в истории получили возможность не просто заявить, что они выбирают Ничто, но и претворить своё желание в жизнь... Денетору безразлична судьба своих подданных - даже отцовская любовь толкает его лишь на попытку умертвить сына вместе с собой... Денетор не говорит, что всё сгорит в ядерном огне, но эти слова сюда вполне сгодились бы... В характере Денетора нераздельно смешались избыток героического духа, который можно назвать древним духом Рагнарёка, и мелочное безпокойство о собственном наместническом кресле и сохранности границ Гондора. Подобное сочетание не имело до 1945 года никакого смысла".

Из сходства Гитлера с Денетором следуют далеко идущие выводы. Если в большинстве писем Толкиен отзывается о Рейхе прежде всего как о враге, хотя и достойном уважения - и это я покажу чуть ниже - то комплексный анализ всех источников (включая вышеупомянутое письмо к Майклу и "Властелин Колец") позволяет установить, что упрек Толкиена нацистам - это упрек Денетору, а не Саруману. Ведь Наместник Гондора всё же не сдался врагам - тем самым врагам, на чьём знамени был изображен Глаз. Толкиен обвиняет Денетора в грубом искажении "северного духа", в использовании для борьбы с Врагом его же грязных методов, что ведёт в итоге к безумию и ритуальному самоубийству; но ведь набор обвинений в адрес Сарумана и тем более Саурона совсем другой! Если добавить сюда цитированное выше письмо Толкиена о ядерной бомбе, где американцы названы "союзниками Барад-Дура", то мы приходим к осознанию некоей двойственности в политическом поведении Толкиена в годы Второй мiровой войны. С одной стороны, как мы увидим из тех писем, что я сейчас буду цитировать, нацистская Германия была для него врагом. С другой стороны, к правительствам Великобритании и США Толкиен питал не меньшее отвращение, и он сам не мог определённо сказать, какое из двух зол хуже - либеральная демократия или национал-социализм. Иногда ему приходилось в письмах отдавать предпочтение то одной стороне в противовес другой, то наоборот; но фактически он был врагом их обеих. Эта двойственность сказалась и в том очень сложном и неоднозначном вопросе об отношении Толкиена к евреям.

Существует два мифа: один о том, что Толкиен якобы любил евреев, другой о том, что он их якобы ненавидел. Оба они одинаково далеки от истины. Тщательный анализ его писем показывает, что он никогда не уделял еврейскому вопросу серьезного внимания. В его письмах упоминания евреев редки и случайны, чаще всего они касаются лингвистических вопросов. Обычно Толкиен отзывается о евреях в нейтральном духе, несколько раз - с уважением к их традициям, один раз - иронически (он приводит случай, как некий преподаватель-еврей зашел к нему домой и пришел в ужас, увидев чётки). Главным же предметом спора сторонников двух мифов - о юдофилии и юдофобии Толкиена - являются его письма 1938 года, связанные с одним инцидентом. В этом году немецкое издательство "Рюттен унд Лёнинг" пожелало издать немецкий перевод "Хоббита" и, как требовалось в таких случаях, запросило у Толкиена справку о его арийском происхождении. Это было, по меньшей мере, дико - хотя бы потому, что такие справки за пределами Германии никто и выдать-то не мог. Толкиен не сразу решил, как ответить на это предложение. 25 июля 1938 года он писал Стенли Анвину: "Я должен сказать, что прилагаемое письмо от "Рюттен унд Лёнинг" поставило меня в немного затруднительное положение. Вынужден ли я терпеть эту дерзость оттого, что я ношу немецкую фамилию, или оттого, что их лунатические законы требуют справку об "арийском" происхождении от всех людей из всех стран? Лично я склоняюсь к отказу дать какое-либо Bestätigung [подтверждение (нем.)] (хотя так случилось, что я могу это сделать), и оставлю немецкий перевод висеть в воздухе. В любом случае, я буду сильно возражать против любой такой декларации в печати. Я не смотрю на отсутствие еврейской крови в себе как на то, чем можно гордиться самим по себе; у меня есть много еврейских приятелей, и я сожалел бы, если бы придали какой-либо смысл тому факту, что я поставил свою подпись под полностью пагубной и ненаучной расовой доктриной".

В итоге Толкиен послал в Германию письмо с кратким вежливым отказом; но сохранился черновой вариант ответа, в котором он собирался откровенно поиздеваться над идеологами расизма: "Уважаемые господа! Сожалею, но мне не вполне ясно, что именно вы подразумеваете под словом "арийский". Я не арийского происхождения: индоиранского во мне ничего нет. Насколько мне известно, никто из моих предков не говорил ни на хиндустани, ни по-персидски, ни по-цыгански. Но если ваш вопрос следует понимать как вопрос о том, нет ли у меня еврейских корней, то я могу ответить только одно - я могу сожалеть о том, что среди моих предков не было представителей этого одарённого народа. Мой прапрапрадед переехал в Англию из Германии в восемнадцатом веке, так что бóльшая часть моих предков - коренные англичане. К тому же я английский подданный и полагаю, что этого вам должно быть вполне достаточно. Тем не менее, я привык гордиться своей немецкой фамилией и гордился ею всю последнюю, прискорбной памяти, войну, когда служил в английской армии. Не могу, однако, удержаться, чтобы не заметить следующего: если подобное безтактное и неуместное любопытство станет обязательным в делах литературы, то недалеко то время, когда немецкая фамилия перестанет быть для меня источником гордости". Как видим, этот текст значительно отличается по стилю от письма к Анвину, поскольку он был предназначен для глаз сотрудников "Рюттен унд Лёнинг", и потому Толкиен мог допустить здесь преувеличенные резкости, в то время как письмо к Анвину следует считать более достоверным источником. О том, что Толкиен отрицал любой расизм и геноцид - неважно, кем и против кого направленный - я уже говорил, когда речь шла о Денеторе. Так что ни юдофилом, ни юдофобом Толкиен не был.

Впрочем, отрицая любой биологический расизм и этнический антисемитизм, Православная Церковь учит, что талмудизм и каббала как ведущие направления иудаизме являются сатанизмом; тому же самому до недавнего времени учила и Католическая Церковь. Что же мы можем сказать об отношении Толкиена к талмудо-каббалистической доктрине? Свидетельства, как и в случае с масонством, будут лишь косвенные. Во-первых, из политических взглядов Толкиена - антидемократических, антикоммунистических, антимасонских - однозначно вытекает и то, что он хотя бы немного знал о роли оккультно-каббалистических элементов в масонстве. Во-вторых, из блестящего знакомства Толкиена как с древними Отцами Церкви, так и с католическим средневековым богословием вытекает и знакомство его с христианским учением об иудаизме. Противопоставление Ветхого и Нового Заветов у Толкиена я уже не раз подчеркивал. Говорил я и о вере Профессора в скорый приход Антихриста - и, разумеется, он не мог не знать, что Антихрист будет по национальности евреем, хотя поклонятся ему все народы земли (хотя в число Верных войдут также представители всех народов, включая и треть евреев, которые, узрев истинное лицо "мошиаха", прозреют, и тогда богоизбранный народ вновь привьется к Церкви Христовой).

В произведениях Толкиена (помимо его писем) можно найти как минимум два явных доказательства его знакомства с учением об Антихристе. Первое - имя Мелкор, происходящее от еврейского "мелек" - царь (в арабском также "ангел"). Дело в том, что Толкиен наверянка был знаком с трактованием апокалипсического числа 666, впервые указанным католическим священником Слотом в 1893 году: это число складывается из суммы цифровых значений еврейских букв в выражении "hа-мелек ла-Ишра'эль" - "царь во Израиле" - и обозначает Антихриста. Второе важное свидетельство - это образ всё того же Голлума, который из обычного хоббита (хоббиты, как известно, принадлежат у Толкиена к числу ветхозаветных единобожных народов) превратился в жалкую тварь. Такая же перемена произошла и с богоизбранным еврейским народом после распятия Христа. Я уже указывал на то, что в образе Голлума очень явно просматриваются черты Иуды Искариота; почему бы не сказать, что Голлум может отчасти символизировать иудеев после распятия Христа? На это, как кажется, может указывать и само имя Голлум - слишком похожее на слово "голем". К тому же этот персонаж и вправду напоминает голема: такой же маленький, скользкий, гладкий и лишенный собственной воли (выполняющий лишь греховную волю Кольца). И вспомним характеристику Голлума как материалиста: "Ему не давали покоя корни и начала всего сущего... Он отучился поднимать глаза к вершинам, забыл, как выглядят листья, и перестал обращать внимание на цветы, раскрытые навстречу небу. Зато он привык смотреть вниз и прислушиваться к звукам, которые доносятся из-под земли". Не относится ли эта фраза, адресованная материалистическим ученым, также и к иудаизированной либеральной интеллигенции - жалкой, вечно ноющей и склизкой, которую Ю.В. Воробьевский и назвал коллективным големом?!

Но это лишь недоказанное предположение, нечто вроде моего размышления вслух. Однако если присмотреться повнимательнее к сюжету "Властелина Колец" и помнить о платоническом характере многочисленных аллюзий у Толкиена, то вырисовывается удивительная картина: сопоставляя Смеагола, нашедшего Кольцо, с ветхозаветным народом, Голлума - с не принявшим Христа еврейством, мы приходим к сопоставлению Фродо с идеалом христианина, а Сэма - с неумным юдофобом. Как бы ни был гадок иудей, но его судьба особая и потому нельзя его убивать - так всегда учила Церковь. Мягкостью и добротой надо привлекать евреев в христианство, а не угрозами и оскорблениями. Эту аналогию можно продолжить: если Кольцо есть символ власти над мiром, то получается, что от ветхозаветного Смеагола избранничество перешло к Новому Израилю в лице Бильбо и Фродо, в то время как Сэм полон языческих предрассудков и потому оказывается недостоин нести Кольцо. В таком случае финальная сцена символизирует следующее: Голлум отбирает Кольцо у Фродо в непосредственной близости от Саурона - иудеи после банкротства бывших христианских народов поддерживают Антихриста; Голлум жертвует собой - евреи слишком поздно прозревают и отрекаются от Антихриста и тем самым получают надежду на оправдание от Бога.

Конечно, иной читатель сочтёт такие аналогии безумием. Да и вправду: имел ли в виду такие аллюзии Толкиен, когда писал "Властелина Колец"? Ответа мы не знаем, но, конечно, скорее нет, чем да. Но ведь то же самое относится и к аналогиям между Исилдуром или Гил-Галадом и Николаем II, между пятью волшебниками и пятью патриархами, в какой-то степени - даже к антимасонской теме в толкиеновской эпопее. Приходится признать, что в книгах Профессора многое имеет неясное происхождение. Однако на самом деле не так уж важно, что Толкиен сознательно вложил в свои произведения, а что получилось там "само собой", минуя сознание автора. Аналогия с Голлумом и иудеями именно такова. Даже если Толкиен не думал о такой аллюзии, она получилась в высшей степени правдоподобна в силу того, что и литературная судьба Голлума, и историческая судьба евреев схожи в силу того, что они являются отображением одной божественной идеи, одного платоновского эйдоса. Во "Властелине Колец" этот эйдос отобразился одним способом, в реальной истории - другим. То же самое можно сказать про все вышеупомянутые аналогии.