Судьба! Как много значит это слово, и какой разный смысл вкладывает в него каждый человек! Понятие судьбы является очень важным во всем творчестве Толкиена, и поговорить о нём просто необходимо. Что есть судьба? И вновь я будут цитировать Шпенглера. Идея судьбы является лейтмотивом как всей его жизни и его сочинений, так и его крупнейшего труда - "Заката Европы". Он рассуждает о судьбе едва ли не на каждой странице, а одну из глав специально посвятил анализу этого понятия. "Я говорю о противоположности идеи судьбы и причинно-следственного принципа, которая до сих пор никем не была познана как таковая, в своей глубинной, мiрообразующей необходимости, - провозгласил Шпенглер. - Тот, кому вообще понятно, в какой степени душу можно назвать идеей бытия, догадается и о том, до какой степени близка ей несомненность судьбы и насколько саму жизнь, названную мной образом, в котором происходит осуществление возможностей, следует признать за направленную, за непреложную в каждой своей чёрточке, за судьбоносную. Первобытный человек признаёт это смутно и боязливо, человек же высших культур - отчетливо и в форме мiровоззрения, которое, впрочем, может быть сообщено лишь средствами религии и искусства, но не через понятия и доказательства" (здесь и далее жирный шрифт принадлежит автору, подчеркивание - мне).
Шпенглер продолжает: "Всякий высший язык располагает некоторым числом слов, окруженных глубокой тайной: участь, рок, случай, удел, предопределение. Никакая гипотеза, никакая наука не в состоянии даже прикоснуться к тому, что ощущает человек, погружающийся в смысл и звучание этих слов. Это символы, а не понятия. Здесь находится центр тяжести картины мiра, которую я назвал мiром как историей в отличие от мiра как природы. Идея судьбы требует жизненного, а не научного опыта, зрячести, а не расчёта, глубины, а не ума. Существует органическая логика, инстинктивная, сновидчески-несомненная логика всего бытия в противоположность логике неорганического, понимания, всего понятого. Существует логика направления в противоположность логике протяженного. Ни один систематик - ни Аристотель, ни Кант - не знали, к чему её приткнуть. Они в состоянии говорить о суждении, восприятии, внимании, воспоминании, однако хранят молчание о том, что заключают в себе слова "надежда", "счастье", "отчаяние", "раскаяние", "преданность", "упорство". Тот, кто здесь, в живом, отыскивает причины и следствия и полагает при этом, что глубинная внутренняя уверенность относительно смысла жизни равнозначна фатализму и предопределению, вовсе не знает, о чём здесь идёт речь, он уже спутал переживание с познанным и познаваемым. Каузальность - это рассудочное, закономерное, выразимое, короче, характерная особенность всего нашего понимающего бодрствования. Судьба - слово для не подлежащей описанию внутренней достоверности. Сущность каузального проясняется с помощью физической или гносеологической системы, посредством чисел, понятийного расчленения. Идею судьбы можно высказать лишь художнику - посредством портрета, трагедии, музыки. Первое требует различения, а значит, разрушения, вторая же - творчество от начала и до конца. Отсюда связь судьбы с жизнью, а каузальности - со смертью".
Для Шпенглера пространство, каузальность, смерть, неживая природа, ставшее - синонимы. В противоположность им время, судьба, жизнь, живое, история, становление - другой ряд синонимов. Время, в отличие от пространства, не является физической величиной и полностью отсутствует в математике - чисто умозрительной области деятельности; физики мирятся с существованием такой непонятной субстанции, как время, только из-за того, что им надо проводить свои эксперименты в реальном мiре. Наука изучает законы природы: любой из них непреложен, и каждый раз физический эксперимент будет давать одни и те же итоги. Эти законы ("унати" по Толкиену) можно выразить языком математики. Со временем же, судьбой, историей этого сделать нельзя. История по Шпенглеру - не только не наука, но понятие, прямо противопоставленное всей науке. Хронология - цепь дат - выражает не математические законы, не математические числа (как это кажется "акадэмикам" Фоменко и Носовскому), а судьбу: "Эти косные числа испокон века означают для нашего глаза судьбу. Однако их смысл отличен от математического (прошлое - не причина, рок - не формула), и всякий, кто обращается с ними математически, как исторический материалист, на самом деле перестал видеть прошлое как таковое, которое жило однажды и лишь однажды". Ни одно историческое событие никогда не может в точности повториться; но история тоже подчиняется некоей высшей воле, проявления которой мы зовём судьбой; и в истории тоже существуют некие закономерности ("аксани" по Толкиену), но они совсем не похожи на физические законы. Толкиен в этом полностью разделял идеи Шпенглера; так, в эссе "О волшебных сказках" он сказал: "От начала мiра и до его конца не было и не будет одного и того же события"; излишне напоминать, что все произведения Толкиена полны безконечным скорбным плачем по безвозвратно ушедшему прошлому.
Физические явления могут повторяться безконечное число раз, и потому причинно-следственные законы Шпенглер ассоциировал со смертью; но история, которая есть сама жизнь, неповторима: более того, она сама властно вторгается в сферу мёртвой науки - физики. Логикам и физикам хотелось бы, чтобы одни и те же причины всегда влекли за собой одни и те же следствия, чтобы все движения были обратимы; но вот - они вынуждены считаться с такой непонятной величиной, как время; но вот - второе начало термодинамики представляет собой даже не закон, а оговорку о необратимости, о судьбе, которая добралась даже сюда... Время и энтропия необратимы.
Причина путаницы между мёртвыми причинно-следственными законами и живой судьбой заключается в том, что в быту то и другое мы называем одним и тем же словом - необходимость, хотя следовало бы эти понятия четко различать. Шпенглер пишет, что тот или иной физический, каузальный закон можно открыть; но его не просто открывают, его открывает определённый человек в определённой стране в определённую историческую эпоху и сопровождает своё открытие созданием исторически обусловленной теории - а это уже судьба. Не существует ни физики вообще, ни математики вообще - существуют лишь античная физика и математика, индийская, китайская, западная и т.п. - и каждая из них истинна не вообще, а только в рамках своей культуры. (Истинная, абсолютная математика на самом деле существует, о чём не знал Шпенглер. Но исторически она ещё не вполне осуществлена. Лучшие попытки приблизиться к её пониманию мы видим у Н.В. Бугаева и П.А. Флоренского.) История же, жизнь, судьба для всех одна.
Шпенглер, не будучи христианским философом, вполне по-христиански снимает мучительное, но мнимое противоречие между свободой воли человека и судьбой. Если бы судьба была физическим законом, то тогда ни один человек действительно не мог бы делать то, что он хочет. Но судьба индивидуальна и неповторима, а это значит, что человек свободен от мертвящего влияния каузальных законов. Шпенглер одним из первых возвысил свой голос против применения к истории методов точных наук, что было столь характерно для XIX века и что не исчезло и поныне. История - становление, природа - ставшее. В истории человечества, как и в жизни отдельного человека, нет никаких причин и следствий: "День - не причина ночи, юность - не причина старости, цветок - не причина плода. Всё, что мы умственно усваиваем, имеет причину; всё, что мы с внутренней несомненностью переживаем в качестве органического, обладает прошлым. Первым обозначается "случай", который возможен повсюду и чья внутренняя форма установлена в зависимости от того, когда и как часто он наступает, и наступает ли вообще; второе обозначает событие, которое было один раз и больше не повторится. И в зависимости от того, воспринимаем ли мы что-то в окружающем нас мiре критически-сознательно или физиономически и непринужденно, делаем ли выводы на основании технического или жизненного опыта, мы приходим либо к вневременной причине в пространстве или же к направлению, ведущему от "вчера" к "сегодня" и "завтра"".
Но западная цивилизация на своём закате, в эпоху рационализма XVIII - XIX веков, в упор не желала признавать простых истин о живой судьбе, которые были сказаны последними консервативными мыслителями Запада. Из России была видна необратимость апостасии на Западе; но сами европейцы это практически не осознавали. "Дух наших больших городов, - пишет Шпенглер, - не желает таких заключений. Окружённый машинной техникой, созданной им же самим, поскольку он вызнал у природы самую опасную её тайну, закон, он желает технически приспособить также и историю, как в теории, так и на практике. Целесообразность - вот великое слово, с помощью которого он уподобил историю себе. В материалистическом представлении об истории господствуют законы каузального характера, и отсюда следовало, что такие прагматические идеалы, как просвещение, гуманизм и мир во всём мiре, должны были быть приняты за цели всемiрной истории, чтобы в ходе "прогресса" их достичь. Однако в этих старческих набросках без следа исчезло ощущение судьбы - вместе с юношеским мужеством и отвагой, которые, будучи чреваты будущим, самозабвенно бросаются в тёмный омут принятого решения. Ибо одна только юность владеет будущим, является будущим. Однако эти загадочные слова равнозначны направлению, времени и судьбе. Судьба всегда юна. Тот, кто ставит на её место цепочку причин и следствий, усматривает также и в том, что пока ещё не воплотилось, нечто как бы старое и минувшее. Здесь недостаёт направления. Тому же, кто переживает Нечто в протекающем преизобилии, нет нужды знать о цели и пользе. Он сам себя воспринимает в качестве цели происходящего".
Шпенглер оказался прав: Запад не понял его, как не понял и Толкиена. На них обоих посыпались нелепые обвинения в пессимизме, как я уже отмечал в главе 1. Особенно любопытна реакция на "Закат Европы" А.Дж. Тойнби. Он был, несомненно, великим мыслителем и историком, противостоявшим наиболее одиозным проявлениям либерализма, но также он был протестантом наподобие К.С.Льюиса и потому довольно ограниченным в своих воззрениях человеком. К тому же Тойнби являлся профессиональным учёным, а Шпенглер справедливо указывал, что учёные повсюду ищут каузальность, старательно избегая слова "рок". Тойнби в третьем томе своего "Постижения истории" ведёт полемику против Шпенглера, пытаясь доказать, что судьбы не существует. Все его доводы кажутся детскими и наивными: так, он допускает наличие судьбы у отдельно взятого человека, но общество для Тойнби - сумма взаимодействующих индивидов (а не живой организм, как для Шпенглера), и судьбы у общества, считает Тойнби, нет. Испытывая страх перед смертью западной цивилизации, он пытается что-то сказать о том, что ещё не все потеряно, что если люди будут каждый раз успешно отвечать на новые вызовы, то общество будет развиваться всё дольше и дольше (Шпенглер же настаивал на сроке жизни любой культуры в тысячу лет). Но ярче всего несостоятельность этих взглядов показал... сам Тойнби: в пятом томе своего труда ("Распад цивилизаций") он блестяще анализирует разложение и смерть культур и, сам того не замечая, доказывает в итоге, что, во-первых, все цивилизации всё равно неизбежно распадаются, а во-вторых, этот распад происходит совершенно однотипно для всех цивилизаций - то есть, собственно говоря, то, что и говорил Шпенглер. Этот вывод Тойнби пришлось сделать против своего желания потому, что он признавал христианскую концепцию истории и, будучи последователен, не мог солгать против истины.
Шпенглер замечателен ещё и тем, что он проанализировал понятие судьбы в разных культурах. В античности это рок - греческое heimarmenē, латинское fatum, в Индии - это высший космический закон rta, в Китае это путь - Дао. Во всех этих культурах судьба - это нечто безличное, стоящее выше и богов, и людей. Но истинный взгляд на судьбу в истории был достигнут лишь в рамках "магической" (ближневосточной) цивилизации: здесь Единый и Невидимый Бог и есть Творец судеб (арабское "кисмат", буквально "доля, удел") людей. "Понимание причин освобождает. Вера в найденные взаимосвязи утишает мiровой страх. Бог - это прибежище людей от судьбы, которую можно ощущать и переживать, однако нельзя мыслить, представлять, называть..." ("Закат Европы"). Противоречие между мышлением и чувством, по Шпенглеру, снимается в религии: "Это привело к идее судьбы или, выражаясь по-религиозному, к Божественному провидению, схематической форме принципа причинности, а значит, к Кантовой форме деятельности рассудка, ибо это и означает предопределение, в которой теперь, впрочем, появляется свободная от всякой каузальности, живая и доступная переживанию лишь в качестве внутренней достоверности милость...". Запомним это слово - милость.
Я вкратце изложил представление о судьбе, как оно отражается у Шпенглера, и это представление (вопреки, быть может, сознательным намерениям самого Шпенглера) является христианским. Толкиен, как я уже намекал, придерживался схожих взглядов. Посмотрим теперь, что нового он привнёс сюда. Начнём с того, что Средьземелье есть творение Эру, и Его воля, скрытая зачастую даже от Валаров, управляет историческими процессами в нём. В силу кенозиса ("самоумаления") Эру каждое из Его творений - будь то Валары или Майары (включая и падших), эльфы или люди - имеет свободную волю и в каждый момент может само решить, на какую сторону ему склониться. Однако судьба целых стран и народов, по-видимому, зависит целиком и полностью от воли Эру и заранее предопределена - это и логично, поскольку народы не имеют индивидуальной души. В то же время каждый отдельный человек - независимо от судьбы его народа - имеет личную душу и свободную волю и делает выбор между добром и злом сам - хотя, опять же, лишь до определённых границ. Проиллюстрируем это на конкретных примерах - как из книг Толкиена, так и из реальной истории.
Во "Властелине Колец" Бог действует "анонимно" - на упоминание Его имени наложен негласный запрет; Валары также упоминаются крайне редко - поэтому в случае каждого события бывает довольно сложно определить, по чьей воле оно произошло. Толкиен использует для обозначения "случая" или "судьбы" несколько разных слов. Слово doom (от др.-англ. deman - судить) означает Страшный Суд (Doomsday), Божью волю, неизбежную судьбу (обычно с мрачным оттенком) - ср. Трещины Судьбы, где должно быть уничтожено Кольцо. Doom - это нечто внешнее, свершающееся над человеком независимо от его воли. Это слово является "ветхозаветным" по своему смыслу: один из основных мотивов Ветхого Завета - пророчества, в то время как Новый Завет представляет собой исполнение и раскрытие большей части этих пророчеств. Христос, родившийся в Вифлееме, считается рожденным в Назарете во исполнение пророчеств; Иуда продает Его за тридцать сребреников во исполнение пророчеств; Второй Храм тоже разрушен во исполнение пророчеств. Неудивительно, что Толкиен использует понятие doom прежде всего по отношению к пророчествам и чаще всего - в наиболее "ветхозаветных" местах своих книг. Мандос предрекает нолдорам-изгнанникам поражение - и в то же время пророчествует о приходе Эарендила; Мелиан за тысячи лет до Берена знает о его грядущем появлении; Улмо велит Тургону оставить своё оружие в пустых чертогах Виньямара, чтобы спутся века его забрал Туор - во исполнение пророчеств. На мрачном челе Маэглина написан рок Гондолина, а Турина - рок Нарготронда. История Турина, "победителя судьбы, судьбой побеждённого", вообще представляет собой в чистом виде рассказ о понятии doom - что бы он ни делал, каждый его шаг лишь приближает ужасный, неотвратимый конец. Арагорн заранее предсказывает Гэндальфу его гибель в Мории - и не случайно в момент его падения в бездну орочьи барабаны бьют: "doom-m-m, doom-m-m...". Кроме doom, есть ещё и понятие fate - понятие личной судьбы человека, проявляющейся скорее внутри, чем вовне его - но тоже неизменной. Следует оговориться, что слова "рок" в античном смысле (или "дао" в китайском) Толкиен как христианин просто не знает: в мiре его sub-creation действует Личность Илуватара и нет никаких безличных сил.
Понять смысл личного пути человека можно только в том случае, если взглянуть на него как на одного из миллиардов людей, посредством которых осуществляется История - то есть замысел Эру об этом мiре. История и всё Большое Творение для Толкиена - ковёр, вытканный из множества нитей - человеческих судеб. Общий прекрасный узор ковра виден только его Автору - Богу; только Он знает, зачем нужно то или иное событие в жизни каждого из нас; мы можем это понять только задним числом, да и то не всегда (объяснить события прошлого куда легче, чем сделать хотя бы одно точное предсказание будущего). Смысл узора, зовомого Творением, проявляется в том, что старания зла обращаются волей Эру в итоге к добру - эту истину, как я уже несколько раз отмечал, Толкиен подчёркивал особо. Это значит, что страдания людей и эльфов Первой эпохи были необходимы - для того, чтобы исполнились пророчества и пришёл Эарендил; это значит также, что предательство Иуды было предначертано ещё прежде Сотворения Мiра: "Впрочем, Сын человеческий идет, как писано о Нём; но горе тому человеку, которым Сын Человеческий предаётся: лучше было бы этому человеку не родиться" (Мф.26:24). Более того: "Горе мiру от соблазнов, ибо надобно придти соблазнам; но горе тому человеку, через которого соблазн приходит" (Мф.18:7). Идею жизни Арды как ковра Толкиен позаимствовал из древнеанглийской традиции - и, по своему обыкновению, обыграл её на более низком иерархическом уровне своего sub-creation: персонажи "Властелина Колец" пребывают в постоянных сомнениях, затрудняясь сделать тот или иной выбор, в то время как автор прекрасно знает их судьбу (да и читатель, находясь вне произведения, видит больше, чем персонажи этого произведения).
Но если наши судьбы - лишь нити ковра, и мы не можем знать того, что ждёт нас за следующим переплетением узора, то мы лишь "как муравьи, ползающие по ковру, видим только хаос красок и полное отсутствие смысла" (Шиппи). Но наша нить, изгибы которой мы не способны предугадать - всё же нить, а не случайный отблеск света на ткани, как мне пытался доказать один неразумный человек; наша жизнь - дорога, прямая дорога, имеющая конечный смысл, противостоящая самозамкнутому Кольцу. Дорога, как я уже отмечал, - один из ключевых образов для многих христианских писателей, включая и Толкиена. Ещё раз повторю слова К.Дюрье: образ Дороги - это "вызов духу нашего времени, который говорит, что осмысленных путешествий нет, потому что не существует самой дороги, а может, потому, что все дороги ведут к одному и тому же назначению".
Во "Властелине Колец", по сравнению с "Сильмариллионом", появляется новый уровень философии судьбы - к понятиям doom и fate прибавляются понятия "случая" - chance и luck, которые в древнеанглийском объединялись словом wyrd. Для автора "Беовульфа" wyrd - это случай, который не совсем случай - это судьба в форме "случая". Св. король Альфред Великий писал: "То, что мы называем Божьим Промыслом, или Провидением, пока оно ещё сокрыто в Его разуме и не перешло в деяние, пока оно остаётся мыслью - мы называем wyrd, когда оно осуществится". Во "Властелине Колец" под словом "случай" (luck) понимается такое стечение обстоятельств, которое предопределено свыше - но в отличие от doom, человек волен сам воспользоваться или не воспользоваться этим случаем. В wyrd проявляется его свободная воля: человек может воспользоваться случаем и угодить Богу, послужить добру, а может и попытаться сойти с Дороги, предначертанной ему - но тогда последствия будут поистине печальными. Нарушение своей судьбы есть грех, сказал Шпенглер. Толкиен иллюстрирует это положение рядом примеров, проводя при этом последовательное различие между doom и luck (хотя внешне то и другое невнимательному читателю сложно отличить: например, крик петуха перед лицом Короля-Чернокнижника - внешне это случай, но, как пишет Шиппи, на самом деле, это судьба).
Сам факт, что именно Голлум нашёл Кольцо, что именно Бильбо его заимствовал, что именно Фродо его наследовал, и что все они жили именно в то время, в какое им надлежало жить - является Божьим предопределением, doom. Но каждый из них сам выбирал своё поведение после получения им Кольца - и здесь уже проявилась свободная воля всех троих. Человек не выбирает век и страну своего рождения, не выбирает своих родителей и родственников - но только он один выбирает между ангелами и бесами. "Добро и зло в повествовании воспринимаются как нравственные полюса, - пишет Е.Апенко о "Властелине Колец". - Человеку предопределено существовать в рамках определенной нравственной оппозиции, но место в этой системе он всегда выбирает сам". Вспомним диалог Гэндальфа и Фродо:
"- Лучше бы это случилось не в моё время, - от души пожелал Фродо. - Согласен. Все, кому доводится жить в такие эпохи, повторяют эти слова как заклинание. Но решать не им. Всё, что нам дано, - это по-своему распорядиться отведённым нам временем".
Рассмотрим трёх "случайных" обладателей Кольца чуть подробнее. Тот факт, что Кольцо, пролежав в реке почти двадцать пять веков, попало к Голлуму аккурат через три года после возвращения Саурона в Дол-Гулдур, является, несомненно, Божественным провидением. Но последующее поведение Голлума - это плод его собственного выбора не в меньшей степени, чем плод воздействия Кольца. Образ Голлума важен ещё и потому, что Толкиен явно наделил его некоторыми чертами Иуды Искариота - он мятётся, несколько раз порывается раскаяться - и в итоге безоговорочно падает в абсолютный грех. Проблема того, предопределён ли был конец Голлума, есть одновременно и проблема того, предопределен ли был конец Иуды. Я чуть выше цитировал строки (Мф.26:24), из которых ясно, что появление предателя Христа было заранее предрешено; но не было предрешено то, что именно конкретный Иуда из Кариота станет этим предателем. Признать обратное - значит впасть в гностическую ересь, столь ярко проявившуюся в опубликованном в 2006 году апокрифическом "Евангелии от Иуды". Бог Всеблаг и потому не может предопределить, что тот или иной человек изначально осужден во ад - это несомненно. Образ Голлума, добровольно склоняющегося то к злу, то к добру, представляет собою, по сути, полемику Толкиена с этой древней ересью. (Другое дело, что Бог Всеведущ и предвидит результат выбора каждого из нас: "Ибо кого Он предузнал, тем и предопределил быть подобными образу Сына Своего, дабы Он был Единородным между многими братиями. А кого Он предопределил, тех и призвал, а кого призвал, тех и оправдал; а кого оправдал, тех и прославил" (Рим.8:29-30)).
Тот факт, что Кольцо спустя ещё пять веков досталось Бильбо - классический пример такого "случая", который уж точно никакой не "случай" (ср. слова Шпенглера о том, что смерть Александра Македонского кажется дикой и нелепой случайностью - и вместе с тем она есть проявление судьбы). Гэндальф говорит обезкураженному Фродо о Божьей воле (хотя и не упоминает прямо Имени Божьего): "За всем этим стоит что-то, не входившее в расчеты Хозяина Кольца. Я могу сказать только, что Бильбо было предопределено найти Кольцо, но создатель Кольца об этом не знал. Из этого следует, что тебе тоже предопределено стать владельцем Кольца. Это вселяет некоторую надежду". Обратите внимание: слово "предопределено" выделено Толкиеном жирным шрифтом прямо в тексте "Властелина Колец" - и это единственное слово во всём огромном романе, которое Профессор счёл нужным так выделить! Итак, Бильбо просто не мог не найти Кольцо - это его doom, его fate; но он мог, например, убить Голлума, он мог потом отказаться отдать Кольцо Гэндальфу - и эти его поступки привели бы к катастрофе. Заслуга Бильбо заключается в том, что он использовал свой wyrd надлежащим образом: "Именно жалость удержала его руку. Жалость и Милосердие. У него не было нужды убивать, и он сжалился. И был вознагражден сторицей, Фродо. Будь уверен: Бильбо отделался так легко и сумел в конце концов освободиться только потому, что его история с Кольцом началась именно таким образом. С Жалости". Тойнби отмечал, что если античные или индийские философы учили освобождению от всех чувств, включая Жалость, то христианство провозгласило освобождение от всех чувств, за исключением Жалости и Сострадания. Бильбо, о котором я бы сказал, что он всю свою жизнь прожил под девизом "Делай что должен, и будь что будет!", поступил по-христиански - и таким образом не упустил из пальцев ниспосланный ему свыше "случай", и сделал возможной эвкатастрофу конца Третьей эпохи.
Фродо осознал свою судьбу, поверил в то, что именно ему суждено нести Кольцо. В конце он попал во власть греха, объявив Кольцо своим - но поскольку ранее он тоже проявил Жалость, несколько раз сохранив Голлуму жизнь (помня слова Гэндальфа: "Что-то подсказывает мне, что Голлум ещё сыграет в этой истории свою роль, хорошую или плохую"), то эта Жалость принесла добрые плоды, приведя к уничтожению Кольца. Бильбо и Фродо воспользовались своим wyrd правильно, богоугодно.
Бежит дорога вдаль и вдаль, Но что я встречу по пути? Труды, усталость и печаль. Однако должен я идти Всё дальше, не жалея ног - Пока не выйду на большак, Где сотни сходятся дорог - А там посмотрим, что и как! -
поёт Бильбо. Его дорога - это его wyrd; и он не свернул с неё. Не свернул с неё и Фарамир, в чьи руки пришло Кольцо, от которого он добровольно отказался; не свернул с неё и Финвэ, когда после своей смерти он отказался перевоплощаться, и Мандос сказал: "Хорошо! Из этого может выйти добро". Но человек волен и свернуть со своей дороги, упустить свой шанс, свои luck, chance, wyrd. Таков выбор Боромира: вещий сон, посланный Валарами, снился много раз его брату Фарамиру и лишь один раз - ему самому; но в Ривенделл поехал именно он - и с тех пор каждый его шаг приближал его к гибели, подобно Турину. "Люди способны "менять судьбу", - пишет Шиппи, - и в какой-то мере могут сказать "нет" Божественному Промыслу, хотя в таком случае им приходится иметь дело с последствиями своего решения... Нет сомнений, что Фарамир в роли посланца был более желателен. Однако Боромир поехал сам. Его толкнули на этот шаг чисто человеческие соображения, или, если угодно, человеческая испорченность, и с этого момента никто уже не мог бы сказать, какая за этим потянется цепь дурных последствий или случайностей".
Wyrd и luck - это Милость Божья (вспомним цитату из Шпенглера о том, что судьба и есть Милость), это "новозаветные термины" в противоположность "ветхозаветным" doom и fate. Doom - это проявление вмешательства Бога-Отца в нашу жизнь, luck - Бога-Сына. Одно наслаивается на другое, и в итоге получается наша реальная жизнь. Гёте сказал: "Стоит человеку объявить себя свободным, как он тут же ощущает себя обусловленным. Но если он отважится провозгласить свою обусловленность, он чувствует себя свободным". То же самое пишет и Twinkle в своем богословском трактате о Толкиене: "В момент полного взаимопонимания с Богом человек совершенно отказывается от собственной воли (в пользу Божественной воли) - и тут же оказывается совершенно свободным". Чтобы постичь смысл этих слов, представьте себя на месте человека, который не верит в судьбу и считает, что "всё в его руках". Вы тут же почувствуете, что такой человек не сможет и пальцем пошевелить: как буриданов осёл, он вечно будет терзаться сомнениями (а сомнения - от дьявола!) и после каждого своего поступка будет испытывать мучения типа "а может, надо было поступить иначе?". Напротив, человек, верящий в судьбу и Милость, совершенно свободен: он с чистой совестью будет делать то, что должно, зная, что это приведёт к благу. (Если же человек верит в судьбу без Милости, то он уподобится последователям ереси кальвинизма, которые отрицали новозаветное luck и верили только в ветхозаветное doom - и именно потому проявляли бешеную активность, поскольку считали каждый свой поступок, даже греховный, проявлением Божественной воли). Кто верит в судьбу и твёрдо знает, в чем она заключается, тот идёт по жизни легко и уверенно. "Не безпокойся: путь начертан твой вчера", - сказал Омар Хайям. Волюнтарист, вовсе не верящий в судьбу, может запросто совершить грех, если это покажется ему "целесообразнее"; фаталист, верящий исключительно в doom, также может совершить грех, оправдывая это "предопределением"; но человек, верящий в Провидение и Милость Божию будет всегда и везде готов совершить добро (Жалость Бильбо - тому пример), зная, что оно окажется небезполезным пред лицом Божиим. "Правильность выбора и поступка значит много больше, чем успех дела", - считают Каменкович и Каррик.
И недаром фундаментальный двухтомный труд Шпенглера - человека, которого, как и Толкиена, обвиняли в "пессимизме" - завершается одним из самых оптимистичных утверждений, какие я знаю: "У нас нет свободы достичь того, другого, третьего, есть лишь свобода свершить необходимое или же нет. А та задача, что поставлена исторической необходимостью, разрешится в любом случае - будь то при участии каждого отдельно взятого человека или же ему наперекор. Ducunt fata volentem, nolentem trahunt" [Покорных судьбы ведут, строптивых гонят (Сенека)].
И все-таки: как же соотнести такие противоречащие друг другу понятия, как судьба и свобода воли, doom и wyrd? Можно, конечно, сказать, что Всеведущий Бог прибегает к "умалению", "кенозису", чтобы дать нам свободу выбора. Однако на самом деле абсолютное предопределение (точнее, предведение) Божие и столь же абсолютная свобода выбора между добром и злом каждого человека противоречат друг другу лишь с точки зрения формальной логики. Как показывает Twinkle, лишь Враг вносит путаницы в эти понятия. Антиномия судьбы и свободы воли в действительности лишь одна из антиномий, на которых зиждется христианство. Об этом много писал о.Павел Флоренский: Бог Один и Троичен, и эти Три Лица пребывают нераздельно и неслиянно; Иисус Христос на 100% Бог и на 100% Человек, и эти две природы в Нём неслитны, неизменны, нераздельны и неразлучны; дух Ветхого и Нового Завета по видимости противостоят друг другу, на деле же это единое Откровение и т.д. Такая диалектика и есть христианское мышление. И это знал уже Тертуллиан, которому приписывают фразу "верю, ибо абсурдно". Он на самом деле не говорил таких слов, но писал нечто близкое к тому: "Сын Божий распят - это не стыдно, ибо достойно стыда; и умер Сын Божий - это совершенно достоверно, ибо нелепо; и, погребенный, воскрес - это несомненно, ибо невозможно... Тем более следует верить там, где именно потому и не верится, что это удивительно! Ибо каковы должны быть дела Божьи, если не сверх всякого удивления? Мы и сами удивляемся - но потому, что верим". Непостижимая разумом идея судьбы, идея doom и wyrd - яркий тому пример.
