Наука в современном мире имеет много применений; ее главное применение – придумывать длинные слова, чтобы прикрывать ошибки богачей. Слово «клептомания» – вульгарный пример того, что я имею в виду. Оно находится на одном уровне с той странной теорией, выдвигаемой всегда, когда богатый или известный человек оказывается на скамье подсудимых, что разоблачение – это наказание скорее для богатых, чем для бедных. Конечно, на самом деле всё совсем наоборот. Разоблачение – это наказание скорее для бедных, чем для богатых. Чем богаче человек, тем легче для него стать босяком. Чем богаче человек, тем ему легче завоевать популярность и большое уважение на островах каннибалов. Но чем беднее человек, чем тем больше вероятности, что ему придется использоваться свою предыдущую жизнь, чтобы получить ночлег. Честь – это роскошь для аристократов, но необходимость для носильщиков. Это второстепенный вопрос, но он годится как пример для общего утверждения, которое я предлагаю – для утверждения, что огромная доля современной изобретательности расходуется на поиски защиты для незащитимого поведения власть имущих. Как я сказал выше, эти меры защиты обычно проявляются наиболее настойчиво в форме апелляций к физической науке. А из всех форм, в которых наука или лженаука, приходит на выручку богатым и тупым, ни одна не является столь же необычной, как уникальное изобретение теории рас.
Когда состоятельная нация вроде английской обнаруживает ясно засвидетельствованный факт, что она творит смехотворный бардак в управлении более бедной нацией вроде ирландской, то она в оцепенении делает на мгновение паузу, а потом начинает разглагольствовать о кельтах и тевтонах. Насколько я могу понять эту теорию, ирландцы – это кельты, а англичане – тевтоны. Разумеется, ирландцы – не более кельты, чем англичане – тевтоны. Я не особенно следил за этнологической дискуссией, но последнее научное заключение, которое я читал, склоняется к тому, что англичане главным образом были кельтами, а ирландцы тевтонами. Но ни один живой человек, даже с малейшим проблеском настоящего научного смысла, никогда не будет мечтать о приложении терминов «кельтский» или «тевтонский» к любому народу из перечисленных в каком-либо положительном или полезном смысле.
Всё это надо оставить людям, которые говорят об англосаксонской расе и распространяют это выражение на Америку. Сколько крови англов и саксов (кем бы они ни были) сейчас остается в нашей смешанной бриттской, римской, германской, датской, нормандской и пикардийской массе, интересно только безумным антиквариям. А сколько из этой разбавленной крови могло остаться в ревущем водовороте Америки, в который непрерывно вливается водопад из шведов, евреев, немцев, ирландцев и итальянцев – это вопрос, интересный только сумасшедшим. Для английского правящего классы было бы мудрее воззвать к какому-нибудь другому богу. Все прочие боги, какими бы слабыми и противоречивыми они не были, по крайней мере, могут похвастаться своим постоянством. Но наука хвастается тем, что она пребывает в вечном течении; хвастается тем, что она непостоянна, как вода.
Англия и английский правящий класс никогда не взывали к этому нелепому божеству расы до тех пор, пока им на мгновение не показалось, что у них нет другого бога, к которому можно воззвать. Все самые настоящие англичане в истории зевали или смеялись в лицом тем, кто начинал говорить об англосаксах. Если бы вы попытались заменить идеалом расы идеал национальности, то мне действительно не по душе думать о том, что они сказали. Мне бы наверняка не понравилось быть офицером при Нельсоне, который внезапно обнаружил в себе французскую кровь накануне Трафальгарской битвы. Мне бы не понравилось бы быть норфолкским или саффолкским дворянином, который вынужден разъяснять адмиралу Блейку, какими очевидными узами генеалогии он бесповоротно связан с голландцами. Истина во всем этом очень проста. Национальность существует, и она не имеет никакого отношения в мире к расе. Национальность подобна церкви или тайному обществу; она является продуктом человеческой души и воли; это духовный продукт. А в современном мире есть люди, которые готовы думать что угодно и делать что угодно, лишь бы не признавать, что что-нибудь вообще может быть духовным продуктом.
Однако нация в той мере, в какой она противостоит современному миру, является чисто духовным продуктом. Иногда она родилась в состоянии независимости, как Шотландия. Иногда она родилась в состоянии зависимости и подчиненности, как Ирландия. Иногда это крупное объединение, связывающее много меньших групп, как Италия. Иногда это малое объединение, отделившееся от больших образований, как Польша. Но в каждом случае ее качество является чисто духовным или, если угодно, чисто психологическим. Этот тот момент, когда пять человек становятся шестым человеком. Это знает всякий, кто когда-нибудь основывал клуб. Наступает момент, когда пять мест становятся одним местом. Это должен знать всякий, кому когда-нибудь приходилось отражать вторжение. Г-н Тимоти Хили, наиболее серьезный ум в нынешней палате общин, безупречно определил национальность, просто назвав ее тем, за что люди будут умирать. Как превосходно сказал он в ответ лорду Хью Сесилу: «Никто, даже самый знатный лорд, не будет умирать за гринвичский меридиан». И это –величайшая дань чисто психологическому характеру нации. Тщетно спрашивать, почему Гринвич не соответствует этому духовному образцу, а Афины или Спарта соответствуют. Это всё равно что спрашивать, почему мужчина влюбляется в одну женщину, а не в другую.
Ирландия представляет собой наиболее примечательный пример этой великой духовной согласованности, независимой от внешних обстоятельств, или от расы, или любой очевидной физической причины. Рим покорял народы, а Ирландия покорила расы. Нормандцы пришли сюда и стали ирландцами, шотландцы пришли сюда и стали ирландцами, испанцы пришли сюда и стали ирландцами, даже жестокие солдаты Кромвеля пришли сюда и стали ирландцами. Ирландия, которая не существовала даже политически, оказалась сильнее всех рас, которые существовали научно. Чистейшая германская кровь, чистейшая нормандская кровь, чистейшая кровь страстного шотландского патриота не были так привлекательны, как нация без флага. Ирландия, непризнанная и угнетенная, легко поглотила расы, поскольку такие пустяки легко поглощаемы. Она легко распоряжалась физической наукой, поскольку такими предрассудками легко распоряжаться. Национальность в самой слабой точке оказалась сильнее, чем этнология в самой сильной точке. Пять рас победителей были поглощены, побеждены побежденной национальностью.
Это истинная и необычная слава Ирландии, и невозможно слушать без раздражения попытки, которые так часто предпринимаются ее современными сторонниками, говорить о кельтах и кельтицизме. Кто такие были кельты? Я бросаю вызов тем, кто говорит это. Кто такие ирландцы? Я бросаю вызов всем, кто равнодушен или притворяется, что не знает этого. Г-н У.Б. Йейтс, величайший ирландский гений, появившийся в наше время, демонстрирует свою восхитительную проницательность, совершенно отбрасывая аргумент кельтской расы. Но он не полностью избегает, а его последователи едва ли избегают, общего недостатка кельтского аргумента. Тенденция этого аргумента – представлять ирландцев или кельтов как странную и отдельную расу, как племя эксцентриков в современном мире, погруженное в туманные легенды и бесплодные мечты. Его тенденция – выставлять ирландцев странными, потому что они видят фей. Он склонен заставлять ирландцев казаться причудливыми и дикими, потому что они поют старые песни и присоединяются к странным танцам. Но это довольно серьезная ошибка; на самом деле, это противоположность правды. Это англичане странные, потому что они не видят фей. Это обитатели Кенсингтона причудливые и дикие, потому что они не поют старых песен и не присоединяются к странным танцам. Во всем этом ирландцы не в меньшей мере странные и отдельные, не в меньшей мере кельты, в обычном и популярном смысле слова. Во всем этом ирландцы – просто обычная чувствительная нация, живущая жизнью любой другой обычной и чувствительной нации, которая еще не пропитана копотью и не угнетена ростовщиками, или иным образом не развращена богатством и наукой. Нет ничего кельтского в том, чтобы иметь легенды. Это просто человеческое. Немцы, которые (как я предполагаю) относятся к тевтонам, имеют сотни легенд везде, где они – люди. Нет ничего кельтского в том, чтобы любить поэзию; англичане любили поэзию, может быть, больше, чем любой другой народ, пока не попали в тень дымовой трубы и колпака над ней. Всё безумное и мистическое не является ирландским; это Манчестер – безумное и мистическое, невероятное, дикое исключение из всего человеческого. Ирландии нет нужды играть в дурацкую игру науки о расах; Ирландии нет нужды делать вид, что она – племя обособленных визионеров. По части видений Ирландия – больше, чем нация, она – образцовая нация.
Г.К. Честертон (Перевод с английского М.В. Медоварова)
